АРМЕНИЯ: ЕЩЁ РЕАЛЬНОСТЬ ИЛИ УЖЕ ИЛЛЮЗИЯ?

Карен Свасьян

Едва ли можно ошибиться, сказав, что наиболее стабильная оценка того, что называется мировая история, могла во все времена выражаться категорией состояния плохо. Разумеется, речь идёт не о науке история, соответственно об ученых историках с их критериями «научности», а о самом ненаучном, но и самом реальном понятии - о людях вообще: не тех, которые делают историю, а тех, кого делает история. Плохо – это их, как сказано, наиболее стабильное состояние, потому что им плохо всегда.

Но у плохо опять же во все времена были две опции, в которых оно, собственно, всегда и оценивалось: лучше и хуже. Говоря совсем обобщённо: если, как состояние, плохо было всегда, то в своей сравнительной степени оно всегда же было или лучше, или хуже.

Наверное, это несколько поспешная оценка, но с учётом того, что это, с одной стороны, пишется не для историков, а с другой просто нет времени, её приходится озвучивать без промедления. Похоже, истории, в которую мы попали и которую живём, не известна опция лучше. Всё, изо дня в день, становится только хуже и хуже. И дальше по формуле ускорения падения – ещё и ещё и ещё хуже, без дна.

Наверное, нужно, быть конкретнее. Скажем, по сегодняшней или уже по самой общей шкале: если прежнее правительство было плохо, то теперешнее хуже; если профессора и доценты плохо, то студенты хуже; если власть плохо, то народ хуже. Ну что за это народ, который, скажем, в Германии 16 лет подряд с самоубийственной упёртостью выбирал одну и ту же загоняющую его в могилу канцлершу, а сегодня ухитрился даже выбрать саму могилу! И разве не то же видим мы в России, Грузии, на Украине, в Польше, Молдавии, Франции, Румынии, Англии! Или в Армении, где ещё пять лет назад заменили прежнее хуже на сегодняшнее, причём так, что если тогда хотели, как лучше, а получилось, как всегда, то потом, когда новое хуже стало ещё хуже, снова отдали ему голоса, чтобы стало хуже, чем ещё хуже.

Если спросят, где, то ответ может быть лишь однозначным: всюду, где мир проживается как история. По горизонтали: от Америки до Японии, по вертикали: от европейского Севера до африканского Юга. Но мы останемся в Армении.

Пробил час дебила и негодяя. Прежде всего, дурака. Я говорю сейчас не о людях, а о так называемых элитах. Элиты – это политики, академики, профессора, литераторы, эстрадные певцы, рэперы, блогеры, модели, носители всяких трендов и брендов и прочая активная часть публики с просто до неправдоподобия развитым глотательным и хватательным рефлексом и автоматической привычкой обвинять в случившемся кого угодно, но только не себя. Это они, именно они, а не кто угодно, губят сегодня свою страну и историю, и похоже на то, что безвозвратно.

Безвозвратность в том, что среди них или вообще всех нет НИКОГО, кто смог бы противопоставить взбесившемуся абсурду будней МЫСЛЬ и СМЫСЛ. С расчётом на то, что это могло бы разбудить ещё кого-нибудь. В ситуациях вроде нынешней не думают с налёта о практических решениях, а думают единственно о том, чтобы ПОНЯТЬ происходящее. Потому что решения принимаются не пустой головой и на авось, а продуманно. Врач, имеющий дело с болезнью, начинает не с самой болезни, а с её истории. Это как раз то, чего не делают элиты, правительственные или оппозиционные, всё равно.

Я постараюсь сделать это со всей доступной мне краткостью и ясностью: бросить засмолённую бутылку понимания в разросшееся болото спонтанных пузырей тупости.

Что такое Армения? Древнейшая страна, полная славного и бесславного прошлого, которое однажды – вот уже без малого тысячу лет назад – остановилось и стало настоящим. По аналогии с остановкой сердца и с той разницей, что отдельные люди умирают, а народы могут ещё долго жить, но уже не в настоящем, а в прошлом. Они просто начинают жизнь в истории и кончают выпадением из неё в феллашество. То есть факт их жизни с этого момента проходит по ведомству уже не «почвы и судьбы», а превратностей биологии. Нужно только представить себе целое тысячелетие отсутствующей государственности с заменой всех прежних инстинктов и навыков истории инстинктами и навыками чисто природного, животного и вегетативного, порядка. Как правило, всё это в рамках и под знаком не твоей, а чужой истории – в нашем случае переменно: византийской, монгольской, турецкой, персидской и наконец русской истории, под протекцией которых Армения просуществовала до наших дней, даже, наверное, понятия не имея о том, чтó она, где, когда и зачем.

Потом, уже в 20 веке, случилось чудо. Некий театр абсурда в русской постановке. Россия – это могучее, но абсолютно нестабильное образование – попала вдруг из измерения обычной истории в жанр антиутопии. Вместо прежнего, застывшего в византийских лекалах самодержавия пришло новое, большевистское, которое, прежде чем застыть и остыть в позднем застое, оказалось вдруг неким свирепым экспериментом по переделке истории и человека во что-то неслыханное и невозможное – к стыду и зависти всех параллельно свирепствующих дадаизмов, футуризмов и сюрреализмов. Шедевром эксперимента стало удавшееся вселение (можно было бы сказать, вогнание) народов и племён обратно в историю, где они, замершие в своём остановленном прошлом, снова вернулись в настоящее. Армения была, конечно, не единственным и наверняка не самым абсурдным подопытным этого эксперимента. Но в одном ряду с другими.

Представьте себе: Вы засыпаете в обстановке глинобитных домов, хлевов со скотом, натурального хозяйства, спите целую бесконечность и пробуждаетесь в современный полис. Теперь Вы республика, современное государство со всеми своими атрибутами и принадлежностями: гимном, гербом, заново переписанной или придуманной историей, университетом, Академией наук, консерваторией, театрами, музеями, киностудиями, поэтами, научно-исследовательскими институтами, больницами, оперой, выставками и пр. Прямо как во Франции или Голландии. Только там наяву, а здесь во сне.

Когда открыли Московский университет, выяснилось, что здание есть, но нет профессоров. Профессоров выписали из Германии. Потом выяснилось, что нет и студентов. И студентов выписали из Германии. Позже у Достоевского они стали «русскими мальчиками», записывающимися в западники и славянофилы.

Вот так и здесь. Места были готовы, оставалось их занимать. В разные кабинеты загонялись по потребности нужные кадры. Из чужих, более или менее готовых, до своих наспех сварганенных. Вчера чёрт знает кто, а сегодня академик, профессор, бухгалтер, театральный критик, специалист.

Но самое главное: в это поверили и приняли за чистую монету. То есть приняли себя действительно за то, чем не были, но должны были быть. Фокус оставался незамеченным на фоне головокружительного успеха, разыгрываемого на фоне тотального террора. Оставалось гадать, как долго это может имитировать действительность, не переставая быть иллюзией.

Целых 70 лет. Причём действительно с успехами, достижениями, выполнениями и перевыполнениями. Атавизмы и уродства, регулярно пролезающие сквозь отдельные дыры, не принимались в счёт. О них не говорили и не писали, а значит, в полном согласии с советской логoмагией, их и вовсе не было. Что было, называлось история с окончательным преодолением её в светлом будущем.

Разгадка абсурда тем временем лежала, как на ладони. Все пути вели в Москву, а из самой Москвы в Кремль, в котором лежало яйцо Кащея. Худо ли, хорошо ли, но это была государственность, пусть с причудами и дурью, пусть застрявшая где-то между Средними веками и Новым временем, но достаточно сильная, чтобы запрячь в себя с дюжину и больше выдуманных республик и держать их на поводу. Причём с кнутом и пряником: то нещадно хлеща их, то давая им наслаждаться своими мнимыми свободами и самостоятельностью. Нужно просто вспомнить счастливых грузин, загорающих на пляжах в тени русских барышень, или солнечных узбеков на плакатах и под ними, и все эти дни культур, фестивалей, выставок, обниманий и целований, чтобы поразиться размаху и уровню планетарного перформанса под именем СССР.

Когда потом яйцо Кащея было разбито, а сам он умерший обернулся демократом и либералом, периферия пошла по швам, и, в твёрдой уверенности, что она есть сама по себе, стала требовать и добиваться независимости. Добиваться не имело смысла. Независимость настигла бы их и скрутила, даже если бы они молились о том, чтобы остаться зависимыми. Они и унаследовали всё старое, вплоть до мебели в начальственных кабинетах. Пустым оставалось одно: умение нести это бремя. Совсем по той логике, по которой Лизелотта фон дер Пфальц охарактеризовала однажды своего сына Филиппа, регента Франции: «Он обладает всеми талантами, кроме умения ими пользоваться».

Так возникло несчастное постсоветское пространство, о будущем которого можно было бы догадываться уже тогда. Понятно, что и независимой Армении было в нём отведено место, пусть не такое трескучее, как Украине или, скажем, гуттаперчевой Прибалтике, но всё же достаточно заметное. На первых порах всё шло ещё сравнительно терпимо. Независимость воспринималась скорее вербально, чем реально, потому что влияние бывшего Старшего Брата было ещё достаточно явственно. Хотя внешне все ругали его, но инерция подневольности оставалась ещё в силе. Вся дурь заключалась в том, что и самой России вдруг захотелось независимости от себя, причём в такой степени, что в какой-то момент она, похоже, вообще перестала быть. Эстрадные фигляры, клоуны и модельеры задавали тон, и когда вчерашние пошляки издеваются сегодня над глупой украинкой, бубнящей «це Европа», потому что Европа – это кружевные трусики, им просто никто не напоминает о том, что было предметом их мечтаний тогда в лихих 90-х.

Аппетит, как всегда, и здесь пришёл во время еды. Вдруг независимость стала терять вербальность и становиться реальной. Кому-то это удалось без шума и пыли, кому-то пришлось устраивать майданы, ещё кому-то проливать кровь. Армении, связи которой с Россией не имели себе подобных, повезло и в этом случае: она примерила на груди брелок независимости и продолжала держаться «братской» России. Собака была зарыта не здесь, а в факте самой независимости, которая вдруг катастрофически начала становиться реальной, будучи абсолютно нереальной, немыслимой, невозможной во всех смыслах. Демократический бред пришёлся как раз кстати, и гонка за креслами приняла абсолютный характер. В кресла плюхались проходимцы и придурки, крадущие всё, что лежало, стояло, сидело и как-то ещё. Это был разгул не антигосударственности, а просто отсутствие даже намёка на государственность.

По сути, ситуация повторяла захват власти большевиками, большинство которых также состояло ведь из всякого рода первых попавшихся. Но решающим было здесь не то, откуда они взялись, а то, куда они попали, именно: в железные формы и навыки традиции от Петра до Николая I, причём в атмосфере такой дисциплинированности и нечеловеческой жестокости, при которой им не оставалось ничего другого, как становиться политиками и государственными мужами, на уровне глаз (а то выше) своих европейских коллег.

Здесь же всё дышало пустотой, и ирония часто заключалась в том, что они, вчерашние недоросли, хулиганы или маменькины сынки, были лучше, адекватнее, подлиннее себя же в председательских креслах. Безупречным, как было сказано выше, оставалось в них лишь одно: глотательный и хватательный рефлексы. Как раз там, где хватать и глотать можно было уже невмещаемое.

Вот они-то, так неожиданно вдруг попавшие в историю, и вылетают теперь обратно, но уже не в природу, а в ничто, таща за собой свои народы и страны. Понять это можно не в кадре только сегодняшнего дня, когда всё становится или стало уже необратимым, а в целом последних 30 лет. Самое главное: обыватель, считающий себя народом, хотя о народе он знает не больше, чем лягушка об электричестве, устал. Просто и непобедимо устал от истории. Или грубее: плюнул на неё и предпочёл ей – просто и непобедимо – бесконечные сидения в кафе и ресторанах.

А когда прижимает, и история дышит нам в затылок, мы дружно – и не всегда безосновательно – ищем козла отпущения. Который у нас один по имени Россия. Та самая Россия, которой мы обязаны всем, от иллюзии ощущения себя вновь субъектом истории до реальности повторного выпадения из неё, а, главное, с промежуточными и, наверное, самыми счастливыми из всех прожитых нами за всю нашу историю и не-историю 70 годами, когда у нас был роскошный фасад всемирно известных физиков, композиторов, художников, архитекторов и когда некоторые приобретённые рефлексы трудно было отличить от врождённых. Всё равно, как тогда, так и теперь, особенно теперь, стóит лишь споткнуться или упасть на ровном месте, виновата Россия. Шутка или не шутка в том, что она – особенно теперь – и в самом деле виновата. Роль её в происшедшем и всё ещё происходящем огромна, но ведь надо хоть чуточку напрячь мозги, чтобы понять, что виновата она прежде всего перед собой. Бездарностью своей внутренней и внешней политики, сдающей вот уже в течение тех же 30 лет всё, что можно было сдать и даже больше того. Пусть конспирологи гадают, часть ли это мирового заговора или нет. Моя конспирология проста и ясна: конечно, заговор, только заговор мировых дебилов в роли мерзавцев или, в более умеренной форме, дураков. Ну, как же можно было, после половины Европы, так безалаберно сдавать все постсоветские пространства! Вот так сдали они и Армению, с расчётом, а скорее всего сдуру, если помнить, что дурь всегда была движущей силой русской истории. Пусть так, но можно же хоть раз приличия ради посмотреть и на себя.

Ответ на вопрос: Армения, ещё-реальность или уже-иллюзия, хоть и открыто лежит перед глазами, но не может быть столь же открыто и сказан. Потому что сказать его может и должен каждый, в чьих жилах течёт всё ещё кровь, а не сыворотка.


Опубликовано: 22/10/23